Единственное, чего я хотел — чтобы она никогда не услышала в свой адрес «прототип»; чтобы она выросла под именем человека, а не существа из пробирки, экспериментального образца, не имеющего прав на самого себя.
   Я смотрю на задумчивую девочку, что по обыкновению бродит в одиночестве недалеко от дома, и думаю о том, что за семь лет моя маленькая сестра стала для меня всем. Быть может, я не смог дать ей того, что требуется для нормальной полноценной жизни ребёнка; домик в лесной глуши, куча заметок о последствиях катастрофы вместо детских книжек, старая музыкальная шкатулка заместо игрушек и нелюдимый неразговорчивый брат, которого девочка поначалу называла отцом — не лучшие условия, но во всяком случае, это не лаборатория «Армахем», чьи стены я до сих вспоминаю с содроганием.

   Я не знаю, какая судьба постигла корпорацию, вернее, её остатки, разбросанные несколько лет назад по разрушенному Фейпорту в виде нескольких десятков, может, больше, клонов, которые, судя по всему, продолжали оказывать сопротивление силам армии, направленной в город, а также директора «Армахема», Аристид. Впрочем, что-то подсказывало мне, что безумная старуха не так проста и в руки вооружённым силам не сдалась бы ни за что; она наверняка успела скрыться до того, как разрушенный мегаполис стал городом-призраком, закрытой зоной, оккупированной военными. Близлежащие города постигла не лучшая участь: повсюду вводилось военное положение, а люди наверняка и по сей день испытывают на себе действия разного рода аномалий — результата трагедии, свершившейся семь лет назад.
   Но несмотря на то, что Аристид и некоторые члены корпорации могли находиться хоть на другом конце света, спасая в первую очередь собственные шкуры, я понимал, что в покое меня не оставят. Я слишком важное звено последствий «Армахема», чтобы с лёгкостью исключить меня из всей цепи, даже если на пороге стоит конец света. То же относилось и к моей новорождённой сестре, и я не мог позволить, чтобы из неё вырастили ещё одно чудовище. Это минимум, что я в состоянии для неё сделать.
   Я до сих пор не могу осознать полностью, что сподвигло меня оставить девочку в живых. Я планировал уничтожить Альму и её порождение с самого начала и до конца, уверенно направляя дуло пистолета в живот матери, и тем более меня не занимала такая проблема, как жестокость сего поступка — видит бог, я познал достаточно жестокости, чтобы научиться использовать её на своё благо, на войне мне случалось видеть вещи пострашнее, чем убийство ребёнка простой пулей, поэтому избавление и новорождённого, и себя от грядущих последствий казалось мне выходом едва ли не идеальным.

   Что может быть проще уничтожения, так ведь? Я же всего лишь машина для убийств, безымянный воин, запрограммированный на уничтожение. Нет тела — нет проблем. Нет тела — цель выполнена. Нет тела — программа, заложенная во мне, работает успешно и без сбоев.
   В обстоятельствах, в коих я оказался, мне с этой программой жить было даже удобно.
   
Я приподнимаю тело крохотного человека, и впервые на моих руках кровь обозначает не очередную смерть, а зарождение новой жизни.
Ренита. Перерождённая.
   После я много раз задумывался над правильностью своего поступка, но как бы ни было, я бы ни за что не изменил своего решения. Даже если это было обманом. Даже если на самом деле Альме удалось воздействовать на мой разум так, чтобы я решил сохранить жизнь её дочери. На момент, когда я, прикрывая окровавленного ребёнка какой-то тряпкой, пересёкся взглядом с матерью, мне даже показалось, что между нами установился телепатический контакт, и это было нечто большее, чем передача в моё сознание страшных воспоминаний Альмы.
   Она смотрела на меня будто даже доверчиво.
   Но быть может, здесь просто сыграл человеческий фактор — я ведь считал себя человеком всё же — и я не смог выстрелить в новорождённого просто потому, что не смог.

   Кто знает, как сложилась бы моя жизнь, если бы я всё-таки завершил начатое. Наверняка я бы не бежал — изначально я планировал отыскать Джин и связаться с F.E.A.R. и «Дельтой», дабы услышать их планы на тот момент, затем, скорее всего, вместе с уцелевшими отправился бы зачищать остатки сил армахемских клонов. В любом случае, мне нашли бы применение как ценной боевой единице, и вряд ли я бы сопротивлялся, сражаться с противником — лучшее, что я умею, и в общем-то, мне бы всё равно не оставалось ничего делать, кроме как снова выступать в первых рядах среди военных.
   Но в моих руках было порождение Альмы, беззащитное существо и в то же время опаснейшая потенциальная угроза, которую можно было представить после погибшей женщины-телепата. Я бежал, наскоро попрощавшись с Джин и зная, что она меня не выдаст, пока всем было не до меня: вооружённые силы страны пытались разобраться в ситуации и стабилизировать положение, защищая мирное население от глобальных последствий, F.E.A.R. практически потерял все свои силы, а «Армахем» залегли на дно, опасаясь за свои недобросовестные задницы. Я пересёк границу страны и континента, решив, что лучшим вариантом будет затеряться в какой-нибудь глуши, и самым глухим местом на тот момент я посчитал леса Сибири, хотя поначалу идея и казалась мне абсурдной. Я знал некоторые русские выражения ещё со времён службы в Вооружённых силах, впрочем, это мало помогло мне в коммуникации с людьми, но вид ребёнка их равнодушными не оставлял, по крайней мере, женщин. Поначалу я нигде не задерживался надолго, всё ещё ожидая преследования и подозрений окружавших меня чужестранцев; мне оставалось лишь надеяться, что слухи обо мне не разнесутся слишком быстро, сея сомнения в душах людей, что оказывали мне какое-либо содействие. Однажды, спустя несколько месяцев, проведённых в бегах, моя сестра подхватила какую-то болезнь, очевидно, по моей вине, ибо при таких условиях вообще удивительно, что ребёнок выжил — но ведь это был ребёнок Альмы; нам пришлось надолго задержаться в одном поселении, деревушке на краю леса, который впоследствии стал нам домом: пока девочка находилась в местной больнице, я, разузнавший кое-что об образе жизни здешних обитателей, счёл это место вполне пригодным для постоянной жизни, в конце концов, постоянные бега действительно были невозможным условием для нормальной жизни моей маленькой сестры; то поселение почти полностью состояло из женщин, притом в возрасте, и сердобольные жительницы предложили мне узнать насчёт должности лесника. Я незамедлительно воспользовался этой возможностью и по выздоровлению сестры вместе с ней переселился в полуразвалившуюся халупу за деревней, уже в полосе леса. Естественно, что я сменил некоторые детали во внешнем виде и имя, вернее, приобрёл его, назвавшись Маркусом, на манер здешних жителей Марком, с грехом пополам изложил одну из вымышленных историй, что держал в голове на случай, и в общем-то, со временем был вынужден хотя бы частично перенять чужой язык — впрочем, в разговор с людьми я вступал не очень часто, в силу своего характера и рода деятельности в поселении, несомненно, что в первое время я вызывал множество подозрений, но поведение моё и отношение к должности в конце концов сняло с меня различного рода недоброжелательные разговоры.
   За семь лет я успел выучить местный лес вдоль и поперёк, впрочем, как и Рени — я крайне редко оставлял девочку дома одну, опасаясь непредвиденных обстоятельств. Мало того, что даже за столько времени я не смог избавиться от мании преследования, я в любой момент ждал нападения, а потому не мог оставить сестру без защиты; к тому же, дочь Альмы не могла не нести в себе мощный телепатический потенциал, и я не мог предугадать момент, когда сила проснётся в ней. Это угрожало не только всем близко находящимся жителям, но и самой девочке, поэтому я не мог оставлять её в одиночестве.
   Подумать только, после более десятка лет службы в армии и всего творящегося хаоса я, матёрый наёмный убийца, скрываюсь от глаз властей и недругов в сибирской глуши, чтобы обезопасить свою маленькую сестру, что была так нежеланна, находясь ещё в утробе матери. Скажи мне это в годы, когда я выступал на передовой, глотая пыль, дым и собственную кровь, я бы не нахмурился даже, я бы рассмеялся. Абсурд. Всё, со мной происходящее — абсурд, чей-то вымысел, чья-то болезненная галлюцинация.
   Но пока с Рени всё в порядке, я готов даже жить в чьей-то больной голове.
   Она в порядке до тех пор, пока помимо некоторых не столь значительных телепатических способностей в ней не произойдёт всплеск энергии, который вряд ли останется незамеченным, и я очень надеюсь, что это случится как можно позже.

   Начало осени, я снимаю со стены ружьё и выхожу на улицу, накидываю на плечи сестры куртку, выправляя из-под воротника её волосы, и легонько подталкиваю ладонью в спину. Нам нужно совершить очередной обход леса, и я знаю, что Рени никогда не надоедят такие прогулки. Я вижу, как светлеет её задумчивое лицо, и в очередной раз отмечаю, как она похожа на нашу мать. Хрупкая девочка с бледной кожей и густыми тёмными волосами, ниспадающими на плечи. Иногда мне даже становится жутко оттого, насколько явственно сходство с Альмой, хотя я и понимаю, что это абсолютно разные люди. А ещё я вижу в чертах её лица сильную схожесть со своим погибшим братом.
   Феттел был паранойей едва ли не сильнее, чем преследование армахемцев. Я собственными глазами видел, как сначала пало передо мной его тело, а спустя некоторое время сгорел и рассыпался в прах его дух, но я никогда не мог быть уверенным в том, что брат не вернётся. Поначалу я видел его везде. В каждом клоне, которого мне пришлось пристрелить в процессе побега из Фейпорта. В каждом человеке, который встретился мне на пути — я ждал подвоха везде, я не знал, на что был способен этот дьявол, но был готов к тому, что Феттел может явиться пред мои очи в любую минуту, возникнув из ничего, подгадав момент, когда меня можно застать врасплох. Первое время я был буквально одержим братом. Я держал наготове оружие и весь свой телепатический потенциал, позволяющий хоть как-то распознавать чужую энергию вблизи.
   Хотя, к некоторым вещам нельзя быть готовым.
   Спустя столько времени я более-менее успокоился, однако не оставлял предположения, что Феттел каким-то образом выкрутился и на этот раз, ведь если изначально пуля, умертвившая его плоть, не смогла уничтожить его, то есть ли толк от нескольких граммов свинца, выпущенных в бестелесный дух? Иногда я не спал ночами, встревоженный дурным сном, воспроизводящим события прошлых лет, или же неким нехорошим предчувствием, я садился рядом с кроватью сестры и оставался в этом положении до утра, пока первые лучи солнца не заставляли меня поднимать с пола затёкшее тело и убеждаться, что в доме нет никого, кроме нас самих. Если сестрёнка по обыкновению детскому вдруг начинала говорить вслух либо напевать себе что-то под нос, я обмирал, принимая её незамысловатый набор слов и букв за разговор с кем-то. О том, что я мог несколько раз за день повторить Рени, чтобы она рассказывала мне обо всём необычном, что могла только заметить, и задавал слишком странные для её детского восприятия вопросы, и говорить не стоит; впрочем, я знал, что девочка не стала бы мне лгать или утаивать от меня нечто, несмотря на все особенности моего характера, она искренне была ко мне привязана и доверяла мне. Единственное, чего я опасался в этом отношении — что она начнёт задавать мне вопросы в ответ. Я знал, что рано или поздно ей нужно будет начинать общаться с другими людьми, и вопросы начнут возникать сами собой, а я был слишком не готов на них отвечать даже спустя пятнадцать лет после того, что произошло.

   Девочка неспешно ступает впереди, пока я закрываю дверь и затем широким шагом догоняю её; наклонясь, я поднимаю её и усаживаю на плечо, поддерживая одной рукой.
– Хочешь, сегодня покажу тебе дятла, который поселился на Змеином дереве — помнишь то, что на отшибе? - хворост и иголки привычно хрустят под ногами, а мне вдруг кажется, что Рени сегодня серьёзнее, чем обычно. – Держись крепче.